— Это кажется... так не похоже на нее.
— Это и было. Не похоже. Но любовь — та любовь, которую она чувствовала ко мне, заставляет людей делать безумные вещи. Она все искажает и заставляет сомневаться в собственном выборе.
— Итак, очевидно, ты остался. Но тогда, как она вернулась в политику?
— Я понял, что уничтожаю ее своей ревностью. Она пыталась измениться ради меня и не в лучшую сторону. Ту часть ее, которую я любил больше всего: ее блеск, харизму, доброту, неистовое желание исправить несправедливость — была не совместима с моей ревностью. И еще я понял, что она не принадлежит ни миру, ни мне. Она принадлежит только себе самой. Мы все принадлежим только самим себе, пока у нас не появляются дети. Потом мы принадлежим нашим детям настолько долго, насколько они захотят этого.
Я со смехом выдохнула и покачала головой.
— Не сомневайся, что твоя мама любит тебя, Кэйтлин.
Чувство стыда, пока я размышляла над словами отца, заставило меня перестать ковырять формайку.
Он продолжил:
— Но у нее все получается чрезмерно. В твоем случае, она тебя уважает и доверяет до невозможности, поэтому надеется, что ты придешь к ней, когда будешь готова. Пока она только кусает ногти.
Я напряженно задумалась об этом, немного паникуя из-за того, что стояла бы перед разочарованной мамой.
— Что если я никогда не буду готова?
— Тогда ты будешь очень глупой, а ты не глупая. Ты упрямая, но не глупая.
— Я не знаю, как сделать это, пап. Как мне сделать все правильно?
— Приезжай домой на День благодарения. Поговори с мамой. Или покричи на нее. Просто сделай что-нибудь. Вы двое нужны друг другу, и я не смогу вынести следующий воскресный звонок без тебя, так что будь добра позвони сама. Просто... будь храброй.
Спустя семь месяцев после расставания…
— Между тобой, мной и деревом, думаю, мы должны устроить собственный День благодарения прежде, чем ты уедешь. — Сэм складывала чистое белье, пока я прибиралась на моем столе, убирая старые задания и записи. Я решилась ехать домой на День благодарения и уезжала на три недели. У меня был переизбыток беспокойной энергии. И я использовала ее, чтобы прибраться в комнате.
Папа был прав. Настало время для меня наладить отношения с мамой.
С началом октября я возобновила воскресные звонки, и никто из нас не поднимал тему моего многомесячного отсутствия.
Я была рада тому, что мы не затрагивали тему, что я взяла перерыв в учебе. Когда в середине октября мама позвонила мне, я попыталась объясниться и отстоять свою позицию. Она прервала меня.
Мама сказала:
— Тебе нужно время.
И она была права. Мне нужно было время расставить все по своим местам, не заостряя своё внимание на мысли, что я, должно быть, разочаровала её.
— Твоя мама будет снова готовить соевую индейку? — спросила я Сэм.
В ответ она сымитировала рвотный позыв.
Я усмехнулась. Ее мама была строгой вегетарианкой. А Сэм очень любила стейки.
— Эй, Сэм, как думаешь, я могла бы получить работу в твоем ресторане? Не как официантка, конечно, пока у меня нет опыта, но возможно я могла бы работать помощником официанта или мыть посуду.
Я снова собиралась поступать в институт весной, но теперь у меня была главная специализация музыка. Меня приняли в музыкальную программу, этим, вероятно, я отсрочила свой выпускной на несколько лет. И я, скорее всего, потеряла свою стипендию. Папа предложил оплатить обучение, поэтому я решила устроиться на вторую работу, чтобы оплатить проживание и расходы на время учебы.
— Я могу спросить... — Сэм посмотрела на меня долгим взглядом, кусая при этом губу с внутренней стороны. — Но ты не думала устроиться на работу в "Блюз Бин"? Я слышала, что одна женщина там нанимает только музыкантов в качестве бариста, заставляя их петь серенады клиентам.
Я усмехнулась.
— Ха-ха, очень смешно.
Я бросила кипу бумаг в мешок, который отложила для переработки, и обратила внимание к книжной полке. У меня было так много учебников. Я думала, что они нужны были мне в качестве справочников, нужно было просто продать их за наличные. Комната погрузилась в молчание, что было обычным делом для нас в последние дни.
Поэтому я была удивлена, когда Сэм выпалила:
— Ну, думаю пришло время поговорить о том, что с тобой происходит.
Я посмотрела на нее через плечо и увидела, что она смотрела на меня, уперев руки в бедра.
— Что ты имеешь в виду?
Ее челюсть напряглась, и она решительно прищурилась.
— Я имею в виду, ты не разговаривала со мной или с кем-то другим месяцами, пока не получила работу в июле. Черт, да даже, когда мы выбирали эту квартиру, это было подобно тому как вырывают зубы, так тяжело мне было заставить тебя высказать свое мнение. И не пойми меня неправильно, начался этот странный период злобной акустической гитарной музыки.
Я послала ей извиняющуюся полуулыбку. Я знала, что этот разговор должен был когда-нибудь произойти. Сэм была такой терпеливой со мной. Мне стало лучше, гораздо лучше, и сейчас было подходящее время, чтобы в открытую поговорить и разъяснить ей мое поведение за последние месяцы.
Я повернулась к ней лицом, присаживаясь на кровать.
— Знаю. Извини за злобную акустическую игру на гитаре.
Она продолжила, будто я ничего не говорила, будто плотину прорвало, и ей необходимо было высказать все свои мысли.
— Я знаю, тебе не нравится, когда я упоминаю его имя.
Я закатила глаза, вспоминая мое драматическое представление несколько месяцев тому назад, когда сказала ей, что никогда не хотела бы больше говорить о Мартине Сандеки, но это заставило меня понять, насколько я не была готова тогда делиться своими мыслями.